В двух последующих редакциях Литовского статута, 1566 и 1588 гг., дополнительное определение у «выжля» было снято законодателем. Это, без всякого сомнения, означает, что в Великом княжестве Литовском в начале XVI века «выжль» был новой породной группой собак, возможно заимствованной у Восточной Руси, а потому и потребовал уточнения в законе, что это за собака. Снятие же этого определения в двух более поздних редакциях статута указывает на то, что порода уже здесь получила известность, а потому более и не нуждалась в дополнительном определении. А также позволяет с большой долей вероятности предположить, что охотничье предназначение «выжля» на протяжении всего XVI столетия в Великом княжестве Литовском менялось.
Специалисты-филологи производят этимологию слова «выжль» от слова «выть». Таким образом, название этой породы произошло аналогично с образованием названия другой промыслово-охотничьей собаки, а именно «лайки», чье название производится от слова «лаять». Это косвенно свидетельствует о том, что «выжль» был именно местной аборигенной промыслово-охотничьей собакой, предназначавшейся для помощи при производстве загонно-тенетных охот, причем на мелкого и среднего зверя. И порода эта внешне значительно отличалась от «лайки» и с ней не смешивалась.
С XV века пути Западной и Восточной Руси разошлись. Так же разошлись пути и некогда общей для всей Руси промыслово-охотничьей породы собак под названием «выжль».
В Западной Руси (территория современной Белоруссии) в связи с постепенным падением к рубежу XV—XVI вв. промыслового значения массовых загонно-тенетных охот, для «выжля» использовавшегося при их проведении в качестве духовой собаки, осталось два пути: либо исчезнуть навсегда, либо поменять профиль своего использования на охоте.
В современном белорусском языке слово «выжль», хотя и сохранилось в несколько видоизмененном виде до сегодняшнего дня, то есть «выжал», однако обозначает здесь совсем другую породную группу охотничьих собак, а именно «легавую». Последнее обстоятельство с большой долей уверенности позволяет предположить следующую эволюцию «выжля» в Западной Руси на протяжении XVI—XVII вв.
Хотя надо думать, что «выжль» наверняка использовался в XVI в. в Западной Руси и как гончая собака, однако в этом качестве он, по всей видимости, не смог выдержать конкуренции с уже готовой заячьей гончей, а именно с польским «огаром», широко ввозившимся в это время в союзное Польше Великое княжество Литовское. Тем не менее будучи по своему происхождению собакой именно промыслово-охотничьей и обладая, без всякого сомнения, великолепным чутьем, «выжль» стал использоваться небогатыми охотниками по всем видам доступной для этой категории лиц дичи, то есть по зайцу, мелкому пушному зверю и птице. Например, как сказано в Уставе на волоки великого князя Литовского Сигизмунда Августа (1557 г.) в артикуле под номером 39: «..А на своих волоках подданным вольно забити волка, лисицу, рыся, росомаху; зайца, белку и инъший зверь малый, так же птахи всякие, и продовати, кому хотячи, и не оповедаючи вряду (местную власть.— О.Е.); а на серны и инъшого большого зверуне бити и на своих волоках; а особливо в пущах и под пущами нашими ручниц ховати и жадного (никакого. — О.Е.) зверу ловити не мают...» Это и создало в Западной Руси необходимые предпосылки для превращения «выжля» в начале в универсальную легавую собаку, а затем и просто в легавую. Язык же недвусмысленно подобное превращение зафиксировал.
В Восточной Ручи с началом расцвета в XVI веке княжеско-боярских псовых охот «выжль» лег в основу местной охотничьей породы собак, во второй половине этого же века получившей общее название «гончая».
Впервые термин «гончая» в форме «генная собака» в документальных русских источниках отмечается в 1558 году в Указе Ивана Грозного: «Марта в 9 день, боярин и князь Иван Ондреевич Булгаков приказал диаком Юрью Баженину да Василью Мелентьеву, государевым словом, что в борзых и в гонных собаках суда не давати никому; а в дворовых в чепных собаках суд давати велел, и цену велел чинити дворному кобелю рубль и пошлины с того велел имати». А в форме «гончая» — в статейном списке Микулина составленном в 1601 году, в котором при описании участия Микулина в мае 1601 года в английской королевской охоте сказано, что «не доезжая острова, встретил королевин ловчей сар Роббер Врах со псари с конными, и с пешими, и з собаками з борзыми, и з гончими».
Прежнее название породы «выжль» оказалось утраченным и сохранилось только, как отблеск давно угасшей звезды, в названии гончего кобеля — «выжлец» (термин «выжловка» возник только в конце XVIII века) и в названии псаря при гончих собаках — «выжлятник».
Необходимо отметить, что термины «выжлец», «выжлятник» и «гончая собака» есть термины чисто местного происхождения. Причем первые два известны в Восточной Руси, судя по вышеприведенным примерам, как минимум с конца XV века, а последний - как минимум с конца XVI века. При этом все три термина в XVI веке в Западной Руси еще не были известны.
В превращении «выжля» в «гончую собаку», возможно, некоторую роль сыграл польский «огар». По крайней мере русские документальные источники отмечают один достоверный факт привоза в начале XVI века пары «огаров» в Восточную Русь. В письме от 24 марта 1521 года канцлеру Великого княжества Литовского князю Н. Радзивиллу от боярина Г. Ф. Давыдова есть следующее место: «Да прислал еси к нам с своим человеком с Ганком... о гарь да огарицу. и мы тобе приятелю и брату своему за те поминки (подарки.— О. Е) дякуем». Однако следует признать, что если некоторое влияние польского «огара» на местную гончую собаку в XVI—XVII столетиях и было, то весьма незначительное и не оказало никакого существенного влияния на формирование аборигенной гончей собаки.
С эпохи Петровских преобразований у высшей знати входят в моду охоты в зверинцах на оленей, для гоньбы которых начали ввозиться из Западной Европы готовые стаи английских и французских гончих. Особенно увлекались этой охотой императрицы Анна Иоанновна и Елизавета Петровна. В то же время офицеры русской армии, участвовавшие в Западных походах, на протяжении всего XVIII столетия постоянно привозили оттуда борзых и гончих собак, преимущественно курляндских. Все привозившиеся гончие собаки естественно смешивались с местной аборигенной гончей собакой.
На протяжении первой половины XIX века местные аборигенные гончие также продолжали мешаться в различных пропорциях с западными собаками—у псовых охотников преимущественно с английскими гончими, а у ружейных, соответственно, с польскими. В это же время среди русских охотников начинают складываться первые общие понятия о существующих отродьях гончих собак. Среди местных аборигенных гончих собак выделяются гончие, происходившие из Костромской и Ярославской губерний. Среди мешаных, соответственно: англо-русские и польско-русские.
Предпосылки для создания настоящих заводских пород отечественных гончих собак возникли лишь со второй половины XIX века, когда начали создаваться первые объединения русских охотников, первые русские охотничьи журналы и, самое главное, начали проводить первые постоянные выставки охотничьих собак. Все это не могло не способствовать ускорению создания заводских пород гончих собак.
Основную роль в этот период становления отечественных заводских пород гончих собак сыграл Николай Павлович Кишенский (1850—1915). В главном своем труде, опубликованном в журнале «Природа и Охота» — «Записки охотника Тверской губернии о ружейной охоте с гончими» (1879—80 гг.), — позже вышедшем в 1906 году отдельным изданием под названием «Ружейная охота с гончими», он и дал основные понятия об отечественных породах гончих собак. А также те основные признаки, по которым они и отличаются от своих западных визави.
Свои взгляды на отечественных гон¬чих собак Кишенский постоянно пропагандировал в охотничьей печати и в собственной экспертной практике. В 1888 году им были созданы описания. типичных признаков основных пород гончих собак, встречавшихся в России, для выставок собак первого авторитетного кинологического союза России — «Общества любителей породистых собак».
В своих взглядах на отечественные породы гончих собак Кишенский придерживался того мнения, что к середине XIX века настоящих старинных пород русских гончих не сохранилось вовсе. Есть только мешанина. Единственная же порода отечественных гончих, которая дошла до этого времени в относительной чистоте, по мнению Кишенекого, была Костромская гончая, да и то уцелевшая в единичных экземплярах только у истинных гончатников, 8 числе которых, само собой разумеется, был и сам Кишенский.
Кишенским в последней трети XIX века в Тверской губернии был со¬здан питомник Костромских гончих, давший превосходный материал для всех самых знаменитых стай Русских гончих конца XIX — начала XX веков: Алексеева, Белоусова, Живаго, Комынина, Ромейко и др. Однако на рубеже XIX—XX веков Кишенский как активный заводчик гончих собак сходит с арены. А с 10-х гг. XX века прекращает свою деятельность и как эксперт.
Взгляды Кишенского на экстерьер и полевой досуг отечественных гончих собак были признаны ведущими русскими заводчиками гончих собак. Однако его взгляд на историю происхождения отечественной гончей собаки, а самое главное, определение этой породы как Костромская гончая, не было признано всеми однозначно. Большинство русских гончатников считало: то, что Кишенский определял как разные породы отечественных гончих собак, а именно: Костромская, Старинная русская, Русская прямогонная и т. д., и т. п. — есть одна и та же порода собак, именно — Русская гончая, к концу XIX века это мнение разделяло большинство русских гончатников. В 1895 году П.Н.Белоусовым и А. Д. Бибиковым был создан первый общий стандарт породы Русская гончая, опубликованный в журнале «Природа и Охота» под названием: «Описание типических признаков современной Русской гончей».
С начала XX века название породы отечественной гончей собаки как Русская гончая становится общепринятым среди основных заводчиков отечественных гончих собак. Ввиду того, что сама порода к этому времени стояла на твердом основании, встал вопрос о ее дальнейшем совершенствовании, которое было невозможно без разработки и проведения полевых испытаний для гончих.
Первые полевые пробы гончих собак в России были проведены в 1901 году Московским обществом охоты имени Императора Александра II. Однако до 1917 года всего было проведено 7 таких испытаний и только для стай гончих, а посему никакого влияния на развитие отечественных пород гончих собак они не оказали.
Октябрьский переворот 1917 года и последовавшая за ним гражданская война откинули все русское собаководство на десятки лет назад. Практически восстанавливать отечественные породы гончих собак надо было с нуля, выдающуюся роль в этот послереволюционный период сыграл Николай Павлович Пахомов (1890—1978), по праву заслуживший титул отца двух отечественных пород гончих собак — Русской и Англо-Русской.
Пахомов был одним из организаторов созыва Первого Всесоюзного съезда кинологов, который состоялся в 1925 году в Москве. На этом съезде были признаны пять отечественных пород гончих собак, на три из которых (Русскую, Англо-Русскую и Польско-Русскую) были приняты стандарты. А на две (Арлекина и Брудастую) только описания за отсутствием на прошедших до съезда выставках типичных представителей этих пород.
Также съездом были приняты разработанные Пахомовым Правила полевых испытаний гончих собак, в которых впервые были правила испытаний и для одиночных гончих. С 1926 года полевые испытания гончих собак 8 России становятся регулярными и повсеместными.
Закономерным этапом послереволюционного развития отечественных пород гончих собак стало принятие на Всесоюзном Кинологическом совещании, состоявшемся в 1939 году в Москве, новых подробно разработанных Пахомовым стандартов на Русскую и Англо-Русскую гончих. Также на этом совещании было принято решение об исключении из перечня отечественных пород гончих собак Польско-Русской, Арлекина и Брудастой как окончательно исчезнувших.
В 1950 году, в разгар кампании по борьбе с космополитизмом и иностранщиной, добрались и до собак, в результате чего название породы «Англо-Русская гончая» было изменено на название «Русская пегая». Пахомов выступил резко против переименования породы и в результате конфликта с руководством Всероссийского Кинологического совета был вынужден навсегда уйти из собаководства.
В 1954 году были приняты новые стандарты на Русскую и Русскую легкую гончих, заметно ухудшившие пахомовские стандарты 1939 года. Все последующие годы происходило постоянное исправление стандартов 1954 года вплоть до последних изменений стандартов на Русскую и Англо-Русскую (Русскую пегую) гончих, принятых в 1994 году и действующих до сего дня.
В отличие от стандартов, которые более отражали вкусовые пристрастия их разработчиков, правила полевых испытаний гончих собак изменялись более предсказуемо и в лучшую сторону, то есть в сторону ужесточения требований к полевому досугу гончей собаки. Десятилетняя практика применения правил испытаний гончих собак, принятых в 1994 году, недвусмысленно показывает, что в России достаточно собак, полностью отвечающих новым критериям отбора. Призывы отдельных экспертов к смягчению требований к полевому досугу, то есть, по сути, к возврату к старым правилам полевых испытаний, продиктованы более меркантильными интересами, чем интересами развития любимой породы.
Одним из главных аргументов сторонников снижения требований для получения гончей полевого диплома является утверждение того, что слишком жесткие требования для его получения снижают в целом число дипломированных собак в породе и тем самым сужают круг собак, участвующих в племенном разведении. Вследствие этого основная масса гончатников и их собак остается за бортом породы и не участвует в ее развитии. Здесь мы видим яркий образчик абсолютного непонимания причинно-следственных связей.
Цель любого племенного разведения есть получение такого уровня развития породы, когда даже в среднем своем уровне она будет отвечать тем требованиям, которые предъявляет к ней конечный пользователь. В нашем случае гончатник — к полевому досугу своей гончей на охоте. Гончатник же хочет иметь вязкую, чутьистую, мастеровитую, нестомчивую, голосистую и послушную гончую. А это невозможно, если мы будем допускать в породу заведомо слабых собак. Снижение требований к получению полевого диплома автоматически ведет к снижению среднего уровня породы, и очень странно, что этого никак не могут понять радетели за снижение требований к полевому досугу.
Если для охотника важно количество набитых за день зайцев, если его нисколько не волнует «музыка гона», если ему скучен сам гон с его многочисленными сколами и перемолчками, а сама продолжительность гона свыше получаса навевает на охотника лишь зевоту и откровенное сожаление, что заяц не подвернулся под выстрел с подъема или с первого круга, и думу о том, не пора ли бросить этого ушлого зайца и идти поднимать другого, которого удастся убить сразу, то тогда возникает закономерный вопрос: а тот ли тип охоты и ту ли породу собак выбрал себе этот охотник?
Требования, предъявляемые для получения гончей полевого диплома, опосредованно отражают наше понигмание того, что мы хотим от гончей и в каком направлении должно идти развитие породы. Другими словами, полевой диплом есть материальное воплощение того, какой мы хотим видеть идеальную гончую, в том числе в полной мере отвечающее и нашим эстетическим идеалам того, как должна работать эта наша идеальная гончая. Говоря образно, диплом — это декларация наших намерений в разведении породы «гончая собака». Все остальное, в том числе и организация полевых испытаний и состязаний, лишь одно из средств для достижения указанной цели. Поэтому более широкое вовлечение основной массы гончатников и их собак для участия в племенном разведении, то есть широкому их участию в выставочной и полевой работе, в работе секций и клубов, относится собственно к кругу организационно-финансовых вопросов и не имеет прямого отношения к тем требованиям, которые предъявляются к полевому досугу гончей собаки. Очень низкий процент гончатников, участвующих в работе своих секций и клубов, а шире участвующих в племенном разведении, объясняется не жесткостью требований, предъявляемых к гончей собаке, а неумением руководителей этих секций и клубов предложить новые формы организации и найти новые источники финансирования для работы объединений и союзов гончатников применительно к современным условиям. Социально-экономическая обстановка в стране за последние 15—20 лет изменилась кардинально, мы давно живем в другую эпоху и в другой стране, а мыслить продолжаем старыми категориями и представлениями. Одно из таких представлений — это мысль об универсализации двух отечественных пород гончих собак, хотя уже давно назрела насущная необходимость разделить их по специализации. Частично сама жизнь начала разрешать эту коллизию. В самом деле. Если мы взглянем на северные регионы Европейской части России, то увидим здесь безоговорочное преобладание Русской гончей. Если же мы сместимся южнее, в центральные районы, то увидим уже существенное увеличение доли Англо-Русской (Русской пегой) гончей, а в южных регионах России Англо-Русская (Русская пегая) гончая начинает преобладать над Русской. О чем это говорит том, что эти породы начинают проходить стадию своей более узкой специализации.
Северные регионы Европейской части России стремительно пустеют, причем процесс этот совершенно объективный. Сходные процессы наблюдаются и в близкой к ним по геоклиматическим условиям Канаде. Число населенных пунктов сокращается, значительно сократилась и населенность территорий. Еще недавно, каких-то 40—50 лет назад, хорошо освоенные в сельскохозяйственном отношении земли вновь стоят под северной тайгой.
На севере, если так можно выразиться, царит одиночный гончатник с одиночной гончей. Основной объект его охоты — заяц-беляк. Лисицу гончатник-северянин недолюбливает, хотя и стреляет подвернувшуюся, и не без удовольствия, но гонять ее все-таки не любит. При этом плотность зайца на единицу угодий на севере относительно низка, а потому достаточно много времени у гончатника уходит на подъем зверя. В дополнение к этому сами угодья становятся все более и более закрытыми, то есть очень мало открытых мест (полей, лугов, пожен и т. п.), почти полное отсутствие дорог и троп, имевшиеся когда-то лесоустротельные просеки полностью заросли. Перевидеть зверя в таких угодьях довольно трудно. Лазов в классическом понимании этого термина здесь практически нет. Заяц может пройти любым местом. Нередко гончатник за целый день пристального гона может и вообще не увидеть зверя. При таких внешних условиях охоты особую ценность для него приобретает вязкая и голосистая зайчатница. А такие чаще попадаются именно среди Русских гончих.
Это уже давно осознали гончатники северо-запада России и вынесли на свои северо-западные состязания Русских гончих лозунг: «Вязкость и Музыка». Потому ценность для гончатников-северян представляет собой только диплом по зайцу-беляку, который и должен быть здесь, на севере Европейской части России, основным для гончей собаки. Диплом же по лисице, будь он хоть каких степеней или вовсе без оных, не представляет для них никакой ценности. В лучшем случае он может быть только дополнительным, но никогда основным. Иное дело центральные и южные регионы Европейской части — открытые пространства с более высокой плотностью населения. Пусть с трудом, но помете пен но поднимающиеся на ноги сельское хозяйство и сельская промышленность, привыкающие жить в новых экономических условиях. Рано или поздно, но большая часть сельскохозяйственных и лесных угодий перейдет здесь в частную или арендную собственность. Хотим мы того или не хотим, но любой собственник заинтересован в повышении доходности своих угодий, а потому не оставит без внимания и возможности получения за свою собственность арендных платежей за право охоты. Высокая концентрация охотников неизбежно приведет к конкуренции за право арендовать те или иные угодья. Наиболее лакомые куски перейдут либо в руки одиночных (или коллектива из нескольких) очень богатых охотников, либо в руки крепких и таких же богатых коллективов. Все ведущие здесь охотхозяйство специалисты будут стремиться всемерно поднять его рентабельность и, следовательно, привлекательность для богатых охотников, а потому будут вести его преимущественно «по копыту», делая ставку на разведение в первую очередь косули и кабана. Учитывая же современные достижения по дичеразведению, они постараются максимально разнообразить и номенклатуру охотничьей дичи. Перспектива увеличения числа угодий, в которых можно будет пострелять, к примеру, фазанов, куропаток или перепелов, выпущенных под ружье, не может не порадовать состоятельных легашатников или просто любителей пострелять. Понятно, что при подобных внешних условиях одиночный гончатник становится здесь не просто лишним — он превращается в изгоя. Будущее у гончатников тут не просто в самой возможности состоять в неких богатых охотколлективах. Сам по себе никакой охотколлектив проблем гончатника не решит, а будет его также гонять отовсюду. Будущее здесь только за объединением, и даже не гончатников, а всех вообще любителей охоты с гончей, с целью содержания коллективных гончих: одиночных ли гонцов, смычков, стаек или стай, не имеет принципиального значения. Только подобное объединение сможет либо само арендовать угодья, подходящие для коллективной охоты с коллективными гончими, либо будет договариваться об охоте с гончими с владельцами или другими арендаторами охотугодий на приемлемых для объединения условиях.
Здесь мы не открываем ничего принципиально нового. Подобный опыт уже был у дореволюционных охотников. Желающие могут подробно с ним ознакомиться, например, по книге С. А. Русанова «Семьдесят лет охоты» (М., 1987), в которой есть описание опыта содержания воронежскими охотниками своей стаи гончих и организации охоты с ней.
Для создания коллективных стаек и стай идеально подходит именно Англо-Русская (Русская пегая) гончая. Как писал еще в XIX веке известный псовый охотник Д. П. Вальцов: «Для теперешних небольших псовых охот англо-русские собаки более пригодны, чем чистокровные русские»11. Псовые охотники XIX века после отмены крепостного права испытывали трудности, в какой-то степени весьма схожие с теми, которые испытывают современные гончатники.
Главными объектами охоты в центральных и южных регионах Европейской части России для гончатника являются заяц-русак и лисица. Потому дипломы всех трех степеней по обоим этим зверям здесь должны быть основными и равнозначными. Ввиду того, что оба эти зверя при их гоньбе задают значительные круги, одним из обязательных условий при испытании гончих должно быть, чтобы один из экспертов был на лошади. В противном случае объективность испытаний при отсутствии конного эксперта становится весьма проблематичной. Для гоньбы красного зверя, в там числе и волка (а почему бы и нет?), нужны злоба и крепкие ноги. А потому для своих зональных состязаний гончатники-южане вполне могут взять девизом: «Злоба и Ноги».
Конечно, и на севере найдутся любители охотиться с одиночной Англо-Русской (Русской пегой) гончей, а на юге — любители охотиться со стаей, состоящей из Русских гончих. Как говорится, никто этого не запрещает. Ко всему прочему есть еще и любители Эстонской гончей (и других экзотических гончих), проблемы которых я вполне сознательно оставил за рамками этого очерка. Однако сама объективная реальность заставляет нас говорить о необходимости более узкой специализации двух наших основных отечественных пород гончих собак. Чем быстрее мы это поймем, тем лучше будет для наших любимцев, т. к. мы наконец-то сможем ответить на вопросы: «Что нам делать?», «В каком направлении нам необходимо дальше двигаться?» и «Как нам вообще жить в современных условиях?»

Источник: http://«Охота и охотничье хозяйство» № 9 2006 год